Люблю, благодарю и помню...

Маленькой девочкой, участвуя в конкурсе чтецов, я со школьной трибуны, с какой-то внутренней дрожью в сердце, но твердым голосом, читала эти пламенные строки величайшего поэта современности… В 80-е годы, когда были живы многие участники той войны, которую мы по праву называем Отечественной, был жив и мой дедушка Насибуллин Лутфулла Насибуллинович, а я с недетским упорством взывала к человеческой памяти. Что знала я тогда, ребенок, о памяти… О памяти, которая бездонной пропастью отделяет нас, людей, от мира братьев наших меньших, о памяти, которая и сейчас проливается жгучими слезами выживших в блокаду ленинградцев, о памяти, которая пройдет в этом году по Красной площади и заставит все цивилизованное человечество вспомнить всех — и героев, и просто тех, кто не ведая о героизме, тихо, как мог, исполнял свой гражданский долг. Как и любая другая война, Вторая мировая война имела звериный оскал, даже в силу своей масштабности в ней участвовало 72 государства, 110 миллионов человек, 35 миллионов из которых погибло. Эта война постучалась в двери всех российских семей и прошлась кровавыми сапогами по каждой из них. Не обошла война и нашу семью — из шести братьев моей бабушки ни один не вернулся домой. Где и как они погибли, никто из живых не знает и никто уже не расскажет. Но память моя… о моем родном дедушке, потому что я, взывающая к памяти с трибуны, взахлеб читающая В. Некрасова, В. Астафьева, я… так и не нашла времени, чтобы поговорить с живой памятью, чтобы подробнее узнать «о войне одного солдата». Понимаю, что те скудные воспоминания его младшей дочери, моей мамы, совсем недостаточны для увековечивания памяти о простом татарском парне, который ушел на войну из своей деревни в Белебеевском районе одним из первых, но сила моей любви к нему столь велика, что укор моего взрослеющего сына: «Так ты ничего не записала за моим прадедом, когда он был живой?» заставляет перенести меня на бумагу оставшиеся крохи воспоминаний, чтобы и случайно прочитавшие, и правнуки его могли задуматься, какой же ценой завоевано счастье.

Фронт. Плен. Голод

Лутфулла ушел на войну не молоденьким мальчиком, а 38-летним взрослым мужчиной, оставив в деревне двух сыновей и трех дочерей, самой младшей из которых исполнился годик. Он попал в конницу. Наверно, это было вполне логично. Сын лесов, он очень крепко держался в седле… По его воспоминаниям нашу конницу вначале войны бросали в лобовые атаки на танки и пулеметы и в первые годы войны кавалеристы конницы почти на сто процентов были смертниками. Уже в середине войны конницу использовали для рейдов в тыл противника, потому что на лошадях можно было передвигаться быстро и незаметно. Война для Лутфуллы продолжалась до апреля 1943, когда он с товарищами, повинуясь приказу предателя — командира отправился в указанном направлении, попали в плен… Попасть в плен в 43-м означало, что есть шанс, чтобы выжить… Плененные в 41-м году были обречены на смерть почти на сто процентов, плен 41-го — это был клочок земли, огороженной колючей проволокой, где голодных российских солдат просто оставляли умирать, как скотину. Лутфулла рассказывал, что в плену было очень страшно. Он не стеснялся говорить об этом. Страшно от того, что абсолютно беззащитен перед этой звериной жестокостью; и если на передовой ты с оружием в руках можешь ответить на огонь огнем, то в плену ты полностью беззащитен перед фашистами, и каждый день мог быть последним для каждого из них. Немцы выводили и строили в шеренгу всех пленных, а потом, повинуясь понятной только им логике, как бы развлекаясь, убивали — то каждого второго в той шеренге, то каждого пятого. Смерть была рядом, она дышала своим испепеляющим дыханием и уносила того, кто еще секунду назад надеялся на жизнь. Лутфуллу смерть не тронула. Другим чувством войны он называл голод. Голод, как преданный пес, не отступал даже от баланды с мерзлой картошкой. Есть хотелось всегда, это чувство пронизывало все нутро пленных, и каждая клеточка вопила от голода. Случайно найденные с товарищем картофельные очистки были слаще меда, но товарищ деда, съев немного побольше, через некоторое время умер, корчась в страшных муках, потому что желудок, привыкший к голоду, просто отказывался работать. Совсем по-другому содержали пленных из других стран, англичане ели мясные консервы, пили вкусный чай и кофе. Дедушка рассказывал, что он, татарский парень из глубинки, впервые в жизни увидел… шоколад. Шоколад, который ели английские пленные. Они получали из дома посылки и письма, ели мясные и рыбные консервы и играли в теннис. А рядом умирали голодные и изможденные русские солдаты, потому что наша страна не присоединилась к Женевскому соглашению, совершив тем самым преступление страшнее фашистов, потому что этим безжалостным жестом Родина обрекла на смерть тысячи своих мальчишек. Сколько же противоречивого и необъяснимого было в той войне! А дедулька мой, уже в мирное время собирал и прятал кусочки хлеба — в укромных местах деревенской избы, в сенцах дома, потому что страх остаться голодным жил в нем до самой его кончины. А его любовь к сладкому граничила с любовью к сладкому ребенка — я помню, с каким безграничным удовольствием он пил чай с четырьмя ложками сахара.

Победа. Возвращение домой

А потом пришла она, Победа. Моя страна пришла к ней на последнем издыхании, разоренной, обезлюдевшей — почти полностью были скошены целые поколения. Тысячи деревень были сожжены дотла, сотни городов превращены в руины. Великая, действительно Великая Победа, определившая судьбу России и всего мира, была нестерпимо горькой, как в стихотворении Ильи Эренбурга.

Она пришла в линялой гимнастерке.
И ноги были до крови натерты.
Она пришла и постучалась в дом.
Открыла мать, был стол накрыт к обеду.
«Твой сын служил со мной в полку одном.
И я пришла. Меня зовут Победа».
Был черный хлеб белее белых дней,
И слезы были соли солоней.
Все сто столиц кричали вдалеке.
В ладоши хлопали и танцевали.
И только в тихом русском городке
Две женщины, как мертвые молчали.

Последним в родную деревню, уже поздней осенью 45-го года, в ноябре вернулся рядовой Лутфулла, истощенный, без зубов, пройдя уже советский фильтрационный лагерь. Моя мама вспоминает возвращение своего отца и сейчас со слезами как самый светлый день в её жизни. Её, уже повзрослевшую, но маленькую кукольную девочку, он подхватил на руки и, издавая звук, похожий то ли на дрожь, то ли на стон, носил на руках долго-долго. Каким счастливым был Лутфулла! Пройдя ужасы войны и плена, он вернулся домой к своей жене — башкирке Закие и пяти детишкам, которые так нуждались в папе. Каким счастливым он был! Он вернулся не убогим калекой, он вернулся с руками, ногами, и главное — несломленным, с безмерной любовью к жизни. А в 47-м году, через два года по возвращению, появилась на свет еще одна дочка, словно нечаянная радость, давшая желание жить без войны, жить в счастье и семейной радости. Как хочется сказать, что война Лутфуллы на этом закончилась, но факт плена в послевоенное время перечеркивал все, что сделал солдат. Ведь «пленные в войне не участвовали, они лишь были в плену». Так и к Лутфулле, как к бывшему фашистскому пленному был приставлен доносчик-сосед, который доносил органам о каждом шаге бывшего пленного Насибуллина, а он с поразительной регулярностью куда-то исчезал, а возвращаясь, и так немногословный, замолкал на целые сутки, то ли от обиды, то ли от безысходности. Однажды, вернувшись после такого похода по проверке его благонадежности домой, он взял все свои боевые награды (какие это были награды — неведомо никому из ныне живущих) и куда-то унес. На вопрос о том, зачем он это сделал, дед сказал: «А какой в них смысл?». Думаю, что этот поступок можно объяснить только обидой. Почему, пройдя все ужасы войны, свои, а не чужие не признали, недооценили, просто не дали возможности тихо жить и созидать (он очень хотел совершить хадж в Саудовскую Аравию — не пустили). А я уже долгое время задаю себе один и тот же вопрос «в чем можно было заподозрить деревенского, необразованного, коряво говорящего по-русски, можно сказать даже не говорящего по-русски, а только понимающего русский язык жителя деревни? Привыкший пахать, сеять, любить землю и выращивать хлеб, какой вред в масштабе целой страны мог принести мой дед?».

Спасибо, Создатель!

Как объяснял свое спасение и возможность жить (прожил он полных 93 года) сам Лутфулла? Он не думал о том, кто наделил его этой возможностью. Он просто верил, что своей жизнью он обязан Создателю этого мира. Рожденный хотя и в советское время воинствующего атеизма, он получил достаточно глубокое религиозное воспитание и смог до глубокой старости, пока видел глаз (второй ослеп после войны), читать Коран. В доперестроечные времена, когда мы отрицали веру во Всевышнего, он регулярно совершал пятикратный намаз, предписанный любому правоверному мусульманину и держал строгий пост-уразу. За возможность жить и дышать он благодарил Его ежеминутно, ежесекундно, он засыпал с его именем на губах, а просыпаясь, первым произнесенным словом, было слово благодарности Ему. В 90-е годы, когда мы обратились к истинным человеческим ценностям и начали открывать храмы и мечети, Лутфулла, будучи уже в вызывающем уважение возрасте, стал первым абсолютно счастливым открывателем местной мечети на Белебеевской земле. К нему приходили совершенно разные люди. Люди, истосковавшиеся по чему-то настоящему, шли кто за советом, кто за лекарством, а кто просто за механическим обрядом. Пока ноги могли передвигаться, он не отказывал никому. Совсем недавно, неожиданно для меня, ко мне обратились с просьбой написать о моём дедушке — начали собирать материал о первых основателях местной мечети, и я поняла, что посеянные вечные ценности в душах даже через десятилетия прорастают в людях Благодарностью, Любовью и Памятью. Осталось совсем немного времени до празднования самого светлого праздника в жизни любого имеющего чуткое сердце и живую душу — Дня Победы. В этот день время как будто останавливается для меня. 9 мая я становлюсь той маленькой девочкой, которая на конкурсе чтецов взывала к памяти. Чувствую, как прильну к экрану телевизора, посажу рядом своих сыновей, чтобы вместе насладиться зрелищем Живой памяти. Вся мощь и сила наших танков, тяжелой артиллерии, техники и военно-воздушных сил померкнет перед духовной силой и внутренней мощью этих гордо идущих стариков — последних из живущих участников Великой Отечественной войны — уже неровной от возраста и волнения походкой, но наполненные внутренней гордостью за свою Победу и кем-то данную возможность идти по Красной площади в мирное время. Я вижу, как с каждым годом их становится всё меньше и меньше, поэтому хочу остановить мгновенье и не отпускать ту оставшуюся в живых горстку участников в Вечность, представив рядового Лутфуллу в их рядах, дожившим до этого счастливого мгновенья и вкусившего наконец заслуженной благодарности.
«Когда за нами захлопнется дверь и тихо станет на земле, почаще вспоминайте: это мы, недоучившиеся, не успевшие изведать любви, не познавшие многих радостей в жизни, вытерпевшие такую неслыханную боль, такое неслыханное страдание принесли мир на землю, уберегли её от кровожадных безумств, и России подарили такую продолжительную безвоенную паузу, какой она, кажется, не знала за всю свою лохматую кровавую историю. На благодарность не рассчитываем, но на справедливую честную память мы, битые войной и мятые послевоенной жизнью солдаты, надеяться имеем право. Хотя бы её-то мы заслужили».
В.Астафьев